Отправлено: 05.04.08 09:36. Заголовок: Кладбище в весеннее равноденствие

Кладбище в весеннее равноденствие
Эта тема – попытка поделиться частицей своего недавнего опыта. Кто не видит в этом смысла, может не обращать внимания. Желающим здесь рассказать в ответ о своем опыте – заранее спасибо.
Через несколько дней после свершения ритуала весеннего равноденствия в домашнем храме я почувствовала настойчивую потребность посетить одно из городских кладбищ. Я отправилась туда в одиночестве, решив обойтись без желающих принять участие. Зов, доходивший до моего внутреннего слуха, был очень силен и исходил именно с этого кладбища. Я видела несколько ночей на грани сна и яви образы его панорамы и себя, идущую по направлению туда. Я не была там больше двух недель, борясь с болезнью, настигшей меня до равноденствия. Теперь же восстановилось хорошее самочувствие, и откладывать посещение я больше не могла, меня зовут очень настойчиво и требовательно.
В городе кипит скороспелая весна, под ногами - сухой асфальт, всюду иллюзия близости лета, некоторые девушки уже в туфлях, на улицах бурлит какая-то лихорадочная энергия, но ее источник не от земли, не от природы, это не чистый Янь солнечного пробуждения, это порождение надежд, желаний и фантомов людских масс, действительно - только иллюзия тепла и света, она нездорова, она раздражает искусственностью, но не все понимают эту искусственность городского уюта.
Кладбище, куда я направляюсь – на окраине города, высоко на склоне холма, с юго-востока опоясано остатками соснового бора. Автобус пыхтит, с трудом взбирается по крутой трассе. Кроме меня, у кладбища никто не выходит. Из объятий весны сразу попадаю во владения Мары. Здесь Она еще в силе. По дороге между островками льда змеятся тонкие ручьи. По обеим сторонам дороги – нетронутая целина снега, а из него поднимаются сосны, прекрасные сосны с янтарными стволами, с хвоей такого сочного и темного оттенка, что не выдерживаю и схожу с дороги, утопая в мокром снегу, пробираюсь к ближайшей сосне и обнимаю ее. Давно заметила, есть во мне что-то от друидической тяги к деревьям, порой человека не так приятно обнять, как живое дерево. Сосна принимает меня, чувствую ритмичные колебания ее ствола от ветра, на некоторое время мы сливаемся в этом танце, затем возвращаюсь на дорогу. Кладбище уже видно сквозь просеку.
Бабки, продающие неправдоподобно пышные искусственные цветы, вяло предлагают мне товар, пока я прохожу мимо. Для них смерть – бизнес, который их кормит. Внимательно сканирую одну из этих старых женщин - толстая, расплывшаяся, множество болезней, торопливая жажда денег, никакого восприятия смерти, как неизбежности. Что-то рассказывает мне о проблемах со снохой и сыном. Молча слушаю, выбираю светло-голубые искусственные подснежники, жаль, нет живых цветов. Бабка суетливо дает сдачу, предупреждает:
- Не будь там, доча, дотемна. Тута женщину в лесу нашли недавно. Убитую.
-Какой-то маньяк?
-Грят, сутанисты, звери. Сама боюсь здесь стоять с выручкой.
-Ну так, и не торгуйте.
-Ага, тебе хорошо грить, молодая. Проживи-ка на пенсию…
Сказки о сатанистах я слышу не раз. Большинство из их круга знаю лично. Они не имеют никакого отношения не только к трупу проститутки, зарезанной в разборке, затем привезенной и брошенной в лесу на окраине города, но и к городскому криминалу вообще.
-Бабуля, бояться нечего, от смерти не уйдешь. Я умру, вы тоже умрете, как и все, сегодня или нет, какая разница? Спасибо за беспокойство.
Старуха испуганно смотрит на меня. Как ее забила жизнь… Эта старая женщина - расходный материал бытия. Есть, спать, бояться, добывать крохи пропитания, рожать себе подобных, чтоб и они продолжили эту цепь, до конца жизни трястись над разрушающимся телом, молиться без веры и без ответа. Какая ущербная старость у бывшего советского поколения. Старость без мудрости, старость без покоя души – суетливая, погрязшая в страхе перед смертью и в жалобах на жизнь и болезни. Закономерная старость бездуховности. Так было не всегда. Примирение с жизнью и смертью она должна приносить, умудренность опыта. Чувство близости перехода в вечность. Отрешение от суеты. Взгляд на смену поколений с высоты накопленных знаний. Старость – не трагедия, а венец жизни. Мне до старости как минимум еще 20 лет, но разве это большой срок? Почему такое понимание одним доступно в 30 лет, а другим недоступно в 80? Но все равно, любую старость следует уважать. Благодарю бабку, подхожу к массиву захоронений.
На границе кладбища немного встряхивает изнутри. Приятный озноб. Упругая мембрана встречает холодком в лицо, пружинит, смыкается сзади. Кланяюсь, касаясь рукой до земли – видит кто-то из живых мой поклон со стороны или нет, мне безразлично. Ну, здравствуй, Город Мертвых, будь благословен! Они услышали, они приветствуют. Шепот, воспринимаемый не ухом. Всюду снег, почти как две недели назад. Зима отсюда не ушла. Снег потемнел, чуть просел, проваливается под ногами. Трудно идти. Оделась легко, внезапно ощущаю, что здесь намного холоднее, чем в городской низине с ее фальшивой весной. Если пробуду здесь несколько часов, могу замерзнуть. Вызываю в манипуре ощущение яркой огненной точки, дрожит, начинает вращаться. Растет, стреляет лучами в разные стороны, освещает алым светом все внутри. Вырывается свет сквозь пальцы наружу, смыкается в сферу вокруг тела. Незаметно для себя согреваюсь. Хватит часа на три.
Иду в направлении старой части кладбища, где захоронения 70х гг. Там могила моей хранительницы. Никакой прямой параллели с Протоколами Стоменова. Просто эта могила меня сама избрала. Или Хозяин на нее привел – как угодно можно понимать, факт не изменится. Блуждала однажды по этому кладбищу, просила Хозяина привести меня на место, которое мне будет гармоничней всего, укажи, мол, мне мое рабочее место, чтоб всегда на него приходить. И несколько раз подряд на эту могилу ноги меня выводили с разных краев кладбища. Хороший человек там похоронен – Софья Антоновна, еще 19 века рождения. Бедная заброшенная могила. Теперь она зимой и летом в ярких цветах. Когда похожу к Софье Антоновне, у сердца сразу разливается тепло – она меня приветствует. Мягкий, добрый человек она была, женственная, мудрая, спокойная. Около 90 лет прожила и старость ее ущербной и суетливой не была, как у ее детей, это я точно знаю. Христианка она была, ну что ж… А я – нет. Но это нам не мешает. Мы общаемся на частоте, которая выше любых религиозных различий.
Оглядываюсь вокруг. За две недели здесь многое изменилось. Кто редко бывает, может и не заметить, а для меня здесь постоянно меняющийся узор. Несколько новых жителей появилось. В старые могилы «подселили». Приветствую, друзья! Теперь мы будем видеться постоянно. Желтая глина яркими пятнами выделяется на мокром снегу. Вот от этой могилы несет низкой вибрирующий волной, ощущение, как от не туго натянутого толстого каната, тронешь – он трепещет со звуком на нижней границы слышимости, чуть с хрипотцой. Я не такой уж точный ясновидящий сканер, но, по-моему, здесь похоронен мужчина, полный, тяжелый. Ну-ка, проверим… Захожу за крест. На фото – брюнет лет 60 с крупными чертами лица, взгляд тяжелый. Умер от инсульта, тело уже вовсю разлагается, наверное, раздуто газами, но проверить это, конечно, уже нет возможности. Идет на уровне ощущений. Он здесь, скорлупы тонких тел не распались. Я чувствую – он меня видит. Он был неприятен, как личность, при жизни. Сохранил те же черты и сейчас. Ему бы нужно быстрей освободиться от сознания своего «я», уйти выше. Не хочет, не может. Тяжелый покойник. Отворачиваюсь. Покойся с миром, я не должна мешать.
Рядом тоже свежая могила. Она совсем иная. От нее волны гладкой медленной вибрации. Но внутри что-то словно назревает. Словно тихие редкие удары клюва изнутри яйца. Что-то готовится проклюнуться? Это лишь моя ассоциация разворачивающейся активности некротела того, кто здесь похоронен. На кресте нет фамилии и фото, но знаю – это не он, а она. Тело еще совсем не тронуто разложением, труп свежий. Она даже не успела осознать, что умерла. Ее присутствие пока не ощущается рядом с могилой. Но скоро все изменится.
Многие тела бальзамируют, в вены вводят формалин, а захоронение в сухой глине, выше слоя грунтовых вод, без выраженной оксигенации – все это замедляет разложение. Очень много «законсервированных» трупов. Плохо это. Есть и неупокоенность. Жаркие, горячие могилы, беззвучные крики, мучительно разинутые рты приходят в образах при настройке. Но только не здесь. Здесь, в моем рабочем секторе, таких нет, если только теперь появятся с новыми подселениями.
Прохожу через цыганские захоронения. Мраморные памятники выше человеческого роста, никелированные ограды узорного литья, некоторые могилы приближаются по стоимости к неплохому автомобилю, целиком заложены в мрамор, ни деревьев, ни земли. Выброшена сумма денег и – достаточно, могила забыта. Летом там ни цветов, ни букетов, ни посадок. Они всегда неухожены. Еврейские и русские могилы намного скромнее, но заботливыми руками живых многие их них превращены в прекрасные клумбы и зеленые беседки.
Один цыганский памятник очень приметен. Всегда задерживаюсь около него. Двухметровая плита красного мрамора. На ней гравировка - в полный рост молодая цыганка. Хорошая работа, почти искусство. Цыганский пронзающий взгляд исподлобья. Жгучая, упрямая красота. Надпись – «Патрина». 24 года всего жила Патрина. Позволь мне с тобой поговорить, Патрина, ведь ни разу я не видела у твоей могилы ни мужа, ни сына, ни живого цветка, а я тебя не забываю, подхожу к тебе почтить твою молодую память. Патрина по-цыгански легко идет на контакт, я вижу образы, говорящие о ее легкой и свободной душе. Она намекает, что убита в случайной драке, но она не стала неупокоенной, как многие, умершие внезапно в юности. Это не первая ее жизни, что была так же коротка и закончилась быстрой смертью от ножа. Так ей суждено. Она скоро обретет новое воплощение. Нет чувства тяжести, трагедии, у этой могилы. Патрина на мраморе изображена без улыбки, а мне она смеется заливистым смехом. Это парадокс, но так я чувствую ее всегда.
До Софьи Антоновны еще далеко, но уже вижу яркие букеты и венки на ее могиле. Я начала украшать ее обиталище с прошлого лета. Всю зиму они были занесены снегом. Теперь снег чуть стаял и цветы заметны издалека. Трудно идти, ноги то скользят, то проваливаются по колено в талый снег. Так получилось, что пришлось одеть обувь на каблуках. Да, подвела меня весна-обманщица…
Та часть, куда иду, напоминает лес. Две громадных могучих ели навстречу. Священное дерево, навное дерево, духи предков, по поверью, садятся отдыхать на его ветвях. Очень темная у ели энергия. Не надо ассоциаций с новым годом - крошечная, искусственно высаженная и выращенная, обвешанная мишурой елочка может и не напомнить о Смерти и Нави пьяным дедморозам в праздничную ночь, а зря – надо бы и об этом помнить в такую ночь, для многих она - последняя. Но это 15метровая ель, растущая из могилы, настоящий аккумулятор некроэнергии. Захожу под ее своды, как в шалаш. Ствол шершавый, но глаже и темней, чем у сосны. Терпкий запах хвои. Лапы мощные, раскидистые, свисают почти до земли, образуя купол. Внутри купола темно. Пробую сонастроиться с ее колебаниями. Поплыли темные образы… Чувствую корни в толще земли. Они оплетают полуразрушенный гроб. Кто там похоронен? Не чувствую человека. Пустой гроб? Нет костей, нет следов органики. Вдруг как визгом резануло по внутреннему слуху – летучая мышь метнулась, метя в лицо и снова вверх, стремительным заломом крыльев. В небо, в ночь… А сейчас в яви-то еще день. Вздрогнула, отпустила ствол, вышла из-под ели. Меня прогоняют? Что за видение? Нехорошо стало, как от пробоя. Что это за могила? Колдун был похоронен? Теперь возможны только домыслы… Как это я так неосторожно открылась? Не все есть то, чем кажется.
Наконец у «своей» могилы. Софья Антоновна, как всегда, встречает меня бархатным гладким теплом. Цвета энергии ее могилы – глубокий малиновый и индиго. Покой, ласка. На полустаявшем снегу внутри ограды желтоватое пятно, все, что осталось от большой плитки шоколада, принесенной сюда в декабре, когда я захоранивала здесь свою ритуальную мантию перед освящением. Очищаю могилу от обрывков коры и поломанных веток. Как может столько нападать мусора с дерева за две недели? Рядом – толстый высокий тополь, мой старый друг. Хулиганишь?
Отдыхаю здесь, очищаюсь от суеты и грязи человечьего шумного стада, от рева и хрипа потоков мутной энергии их желаний, пронизывающих городскую среду. Возрождаются мои силы от кладбищенской земли, прямо как у легендарного Антея. Лесная и дачная земля так не действуют, на это чудо способно только кладбище. Я даю мертвым свои дары, а они дают мне свои. Каждая из сторон нуждается друг в друге. Значит, я тоже живу с мертвыми в симбиозе, как растительные элементали. Запрокидываю голову, слушаю ветер. Он ощущается здесь, на вершине лесистого холма, как вздохи гигантского животного. Вот его шумный вдох накатывается издалека, нарастает и накрывает собой пространство, кроны деревьев раскачиваются со скрипом и шумом, когда ветровой поток достигает точки апогея силы, вокруг разносится мощный живой гул, каждая ветка вносит свою ноту в звучание ветра. Странно слушать этот голос одушевленной стихии на кладбище. Нельзя сказать, что здесь шумно, но здесь нет мертвой тишины. Она живая и звучит.
Пытаюсь уловить токи энергии весеннего равноденствия и связь этого события с состоянием кладбища. И обнаруживаю вот что- напряженность. Это борьба двух равных по силе потоков Инь и Янь. Зимой господствует в основном только Инь, поэтому здесь зимой намного естественней и ближе к поверхности яви ощущение смерти. Летом здесь больше радостного проникновения жизни в смерть без ущерба для живого, буйное торжество растительных элементалей питается смертью и сосуществует с ней в симбиозе. Осенью здесь умиротворение и красота расслабленности. А сейчас, в переходной точке весны – напряженность, словно между двумя разнозаряженными полюсами. Ростки пока невидимых трав под снегом напряженно рвутся к солнцу, колесо равновесия дрогнуло и скоро Инь уйдет в глубь бытия, уступая место своей противоположности. Это неспокойное время для живых и для мертвых, время бури равноденствий.
Цветы установлены, благовония и свечи зажжены. Пресный хлеб, сыр, красное вино стоят на могиле. Солнце касается горизонта. Заря окрашивает алым снег и стволы берез. Закат – лучшее время посещения кладбища. Врата между мирами приоткрываются. Мне четко очерченный круг на земле или в снегу не нужен. Мантию накидываю прямо поверх одежды. Атамом рисую в воздухе линию, обходя могилу, создаю священное пространство. Звоню в колокольчик. Сгущается напряжение. Немного встряхивает озноб. В боковом поле зрения мелькают иллюзии движения. Все как обычно, все правильно. Атам вонзен в снег. Лицом на запад, держа руки на ширине плеч, ладонями к земле, читаю полушепотом то, что всегда: Обращение к Мертвым. Приветствие их в Граде Священном. Они – хозяева, я – гость, со мной дары. Благословение их покоя, признание священной ценности их жизней и смертей, единство в объятиях времени их и меня, мы по разную сторону границы, но равны. Мы родственны, мы едины. Во мне и Смерть и Жизнь. Они – частью во мне и частью подо мной. Я чувствую их, они реальней, чем я сама, они рядом. Вот оно, ощущение Моста… Нет страха совершенно. Нет ничего, нет меня, нет времени – во Вселенной только одно пульсирующее ядро соединенных энергий. Уроборос замкнулся. Какое-то совершенное знание входит в меня, не логическое, а бессловесное, невыраженное в словах никак , понимание, как все было, есть, будет. Это только мгновение. Слезы текут сами. Любовь, восторг. Падаю коленями в снег, не специально - земля к себе притянула. Сложно все это потом описать в обычном состоянии сознания, наверное, кому-то покажется бредом. Все равно.
Ломаю пресный хлеб и сыр. Поднимаю чашу с вином, предлагаю Им священную трапезу Единства. Месса Мертвых. Вино пролито в снег, на хлеб, красное пятно, как кровь. Пламя свечей танцует в пластиковых колпаках. Почти уже темно. Я вкушаю свою половину трапезы. Вино кажется теплым. Не ощущается холод. На границе подсознания – ровный гул, как от пчелиного роя. Это Их голоса, Они говорят со мной и друг с другом. Белые пятна стволов берез в темноте кажутся белой плотью тел, что подходят ко мне все ближе. Пусть… Это время иллюзий, пусть все кажется таким, как и должно в сумерках.
Софья Антоновна стоит рядом. Я не хочу оглядываться, чтоб ее увидеть, я и так знаю, что она здесь. Она говорит мне многое – не словами. Говорит о самом главном в жизни человека, о доверии к судьбе, о терпении на пути, о вечном круге возвращения, о том, что не всем дано это знать, а кому дано, должен быть благодарен. А ей до смерти было многое не дано. Но она жила, радуясь каждому дню и в своей наивной, полуязыческой, старой крестьянской вере благодарила за все небо и землю, в которых она находила образ Бога.
«БОГ! ТЫ – ВСЕ! ВСЕ ВОКРУГ!» - я кричу это неожиданно громко и возвращаюсь в обычное состояние сознания. Знобит. Собираю вещи в рюкзак. Гашу свечи, благодарю Мертвых, Небо, Землю, Огонь, Воду. Отпускаю духов от круга, через несколько минут Атамом открываю круг. Небо еще не черное – прозрачное, густо-синее, на западе зеленовато-розовый след гаснущей зари. Звезды сквозь голые ветви деревьев кажутся мигающими искрами. Сапоги промокли, джинсы промокли. Боги, сколько мне еще идти обратно… Соблазнительные мысли о такси и горячей ванне гоню с остервенением. Надо еще выбраться с кладбища. Обратный путь проходит монотонно. Шагаю, глядя под ноги, чтоб не упасть. Прикидываю путь – идти по колено в снегу в сторону новых захоронений, там нет ограды, можно выйти на остановку. Или по расчищенной от снега аллее к центральному выходу. Соблазнюсь идти по аллее, так ближе и проще. Но подойдя к выходу, вижу, что ворота кладбищ давно и благополучно закрыты сторожем, которому никак не могло прийти в голову, что после темноты на мокром, продуваемом всеми ветрами кладбище осталась какая-то идиотка. Ну и к счастью, что он про это не знает. Идти обратно не хочется. «Софья Антоновна, помоги хоть как-нибудь…» - я испускаю вопль обиженного ребенка. Через минуту приходит мысль – оглядись. Осматриваюсь и вижу, что хоть ворота для посетителей и закрыты, но открыта калитка, ведущая через территорию служебных построек. Направляюсь туда, хотя посторонним там делать нечего. Слышу, как на территории лает сторожевая псина. Лишь бы была привязана… Проскальзываю мимо лениво гавкающей собаки и оказываюсь перед высокими воротами для машин. Они тоже, конечно, заперты, но между их нижним краем и асфальтом метр зазора. Нагибаюсь и по- пластунски пробираюсь наружу.
Слава всем Богам! Вот что значит, лень сделать лишний крюк. В автобусе уже расслабляюсь, смеюсь над собой, слушаю музыку в наушниках. Блаженное тепло и эйфория, фонари за стеклом проносятся мимо. Через полчаса я дома, ванна с травами и солью, чай. Что осталось? Осмыслить пережитое, записать в ритуальный дневник и повторить снова, когда опять придет Зов.